В поисках меча Бога Индры. Книга вторая. Сеча за Бел Свет - Елена Асеева

– Ну, ты, як? – вскликнул обеспокоенным гласом Крас.

– Усё, усё ладненько, опущайте мене униз, – успокаиваючи молвил малец и вздев голову выззарилси у лицо парня, голова и ноли до стана тело которого нависало над ним, выглядываючи с под краю уступа.

Крас торопливо кивнул, и поднял увыспрь праву руку, и мальчишечка абие поехал на уже удол… так потихонечку… по капелюшечке… по махонечке… по крупиночке… И эвонтова махоточка, крупиночка, капелюшечка с кажным мигом усё шибче и шибче обдавала с под низу мальчугана жаром, курила у лицо долетающим жгучим паром, ударялась о подошвы сапог бусенками огня отскакивающих от лопнувших огромных бурлящих пузырей и булдырей. Борила впившись в ужу руками, обхватив ейну ребристость перстами, неотрывно глазел на рукоять меча, обдумывая кады ж надоть остановитьси и як прогикать у то имя… Имя подсказанное ему самим Асуром Ра. Ведь из того, шо було поведано, спущано по радуге, явствовало, чё имя мечу Индра дал своё. Не то, шоб просто величалси меч – Индрой, а содержал у себе значение имени Бога.

Индра – лунный, иной Ра – утак следовало кликать меч… А значить мальчик был прав, кумекая, шо имечко меча казало о той Лунной торенке, по коей шествовал Бог. Токмо не ведал отрок, шо и само величание Индры вобрало у собе тот овринг. Лунный отличный от Солнечного… иной… другой… Не мудрено, тяперича, шо тако имя меча было никому ни знамо, никому окромя самого Асура и его – вечно зрящего за усем на Бел Свете, солнечным Богом Ра. Ибо усякий воин, взявший творённый меч у руки, нарекал его лишь у присутствии восходящих во небесну твердь златых волов, влачащих воз с сияющим Ра. Выкликнув у то величание, воин казуя лучам красна солнышка своё орудие, просил от ярого, кипучего и жизнеутверждающего Асура скрепить тайну связь меж человеком и мечом… другами, соратниками, соотчичами коими враз они становились.

Покуда Борила занятый теми думками, терпел, отвлекаючи собе от полымя излетающего из огненной бездны, ужа помалешенько спускала его униз. Жар становилси усё паче невыносимым, а густой, словно марево палящий пар витающий вкруг мальчика, казалось сжимал его у своих пылких объятьях. Жгучий воздух проникал у ноздри, давил своей горячностью на грудь. Под рубахой и штанами усё вжесь давно взмокло, удол по коже струились ручьи солёной водицы. Со лба на нос скатывались почти с ноготок капли пота, иноредь они замирали над очами, удерживаясь густыми, чорными бровьми мальца. Обаче вскоре перьполнив у те волосья своей обильностью, перьпрыгиваючи, стекали дальче, закатываясь у сами очи. Борилка тады ж прерывчато моргал, сгоняя застилающу глаза водицу, стремительно дул собе на нос и уста, идеже на тупом егось кончике и по краю верхней губёнки скапливалась широкими полосами испарина.

Мальчик продолжал крепитси, занеже всяк раз, оторвав взгляд от пляшущих потоков смагло-кумачовых огненных рек выкатывающих свои воды на серебряно возвышение, и вздевши голову увысь, явственно видел, немногось правее от уступа, на каковом возлежал беспокойно глазеющий на него Крас, чётко зримые лица Рама и Керы. Полканы внимательно следили за его спуском, склонив низко свои станы над бездной, точно жёлая усё слышать.

Токмо туто-ва, у самой пропасти, гулко бурлящие, пламенеющими, водами реки выпускали из собе пронзительно дребезжащий звук, пыхая булькающими булдырями вони источали резкое шипение и плюханье, а струи огня казалось и вовсе оглушительно свистели, подавляя у той зычностью усё о чём перьговаривались меж собой полканы и широкось раззевая рот гикал Крас.

Неприятный кислый дух стал долетать с под низу и вкупе с жаром не давал возможности вдохнуть по-глубже, отчавось Борила стал дышать порывисто и почасту чрез рот, и вдыхая воздух сквозе небольшу щель, выпускал евось из носу. Мелкие капли, отрывавшиеся от булдырей и поверхности огнища, усё чаще и чаще проносились мимо лица мальчишечки, устремляясь увысь. Овые из них опускались на штанины, дырявили тама прорехи, а засим, чрез таки ездовиты места, ныряли унутрь да обжигали кожу ног. Болезненность от у тех ожжённых мест инде перькашивала лицо отрока. У скорести колико проскальзывающих горящих крошек резко возросло… и вони стали приземлятьси не тока на штанины, но и на рубаху. Они начали цеплятьси за волосья, которые уначале спуска взмокли, а тяперича, как-то разом, просохнув, наполнились хрустом, будто сушняк подкидываемый у костерок.

А у тама, на рябистой поверхности, огня стали появлятьси редрые пятна, они словно выныривали из глубин и растекаясь у разны сторонки пущали увыспрь задхлый, закисший дух, отвратительно-удушливый. Выходящие мелко-струйчаты потоки огня, изливаясь плавно и медленно, осыпали окрестъ собе искры паче крупные чем у те, оные лётели у направлении мальца. И у то было добре, шо в основном били те потоки позади серебристого бугра, и их струи не доставали до Борилки.

Пристально обозревая пропасть нежданнно-негаданно мальчику покумекалось, шо и сами реки точно живо существо, кые также, аки и он, тягостно дышить, то подымаючи увыспрь свои воды, то сызнова опускаючи к долу. Раскатистый треск, гул и нарастающее бренчание наполняло усё кругом него, а смешивающееся с чуть ощущаемым гулом прерывистое дрожание ужи мерещелось веянием… духом той приглубой… приглубой бездны. От яркого света и постоянного движения текущей огненной водицы у Борюши закружилась голова, а миг спустя его замутило, хотя последний раз он жамкал днём. Нестерпимый, вжесь почитай неперьносимый жар обхватил тело мальчугана и мощно сжал так, шо затрещали кости, а ноги у сапогах, кажись, вспламенились… Опосля ж того, кажись, запылали на нём и штаны, и рубаха, и волосья. Торопливо покачав головой, и проморгавши, оно как от того огнища, у очах, засверкали рыжие жернова, отрок опустил леву руку и ощупал собе, проведя дланью и перстами по вещам, лицу и волосьям… вельми горячими, но не горящими.

«Ох!» – успокоительно дохнул Боренька, успокоившись тому чё вон на самом деле не пылаеть.

Одначе стоило ему отпустить левой рукой ужу, як не мешкая движение его у пропасть прекратилось. Мучительно и туго дыша, пропуская ядрёный, затхлый воздух скрезь тонку щель обожжённых уст, мальчуган задрал голову и посотрел выспрь. Чрез навернувшиеся на иссохшие, от жгучести, очи крупны капли слёз вон узрел блистающее своей белизной лико Керы, словно ярка пежина, выступающее средь тугой порхающей мары. До Керы было далече… не так вестимо як до меча, но усё ж и не близко… не близко… А посему стоило попробовать призвать меч.

Смрадное полымя, витающее у бездне, наполнило не токмо усю её, оно, сице пригрезелось Борилке, залезло и в него самого. Поелику кады он, наново вперившись очами у меч и протянувши руку удол раскрыл широко пясть, да приотворил роть, оттедась… изо рта вышло мало облачко серо-жёлтого дыму, а охрипший глас отрока не громко молвил:

– Индра – лунный, иной Ра.

Обжигающий пар заскочил у роть мальчишечки и укусил его за вялый, лениво-ворочающийся язык, облизал рьяной пылкостью горло, и, достав до лёгких, пыхнул у них своим пламенем. От энтой резкой боли Борюша на мгновение сомкнул очи и тягостно вздрогнул телом, а пред глазьми евойными заплясали у хороводе червлёные лоскутки огнища. Морг спустя, мальчонка вроде як оправилси от боли, отворил сухи глазёнки с опаленными на них ресничками и всмотрелси в возвышение. Одначе, меч оставалси на прежднем месте… вон даже не шелохнулси, васнь не слышал зова отрока.

Широкось растопырив перста на левой руке, и выпустив из правой ужу, мальчуган маленечко перьклонилси, и повиснув на поясе, опустилси ближее к серебристому бугру. Кипящая водица нежданно плесканула поток на возвышение и зычно заурчав, кинула столп пара у лицо мальчика. Такового горячущего, шо кадыкась он окатил Борилку, тому почудилось чё у лико плеснули вар.

– Ы… ы… ы. – Мучительно застенал Боренька и отворив роть громко гикнул, – Индра – лунный, иной Ра!

И абие зримо заколебалси меч. Вон изогнулси у бок, опосля дрогнул, а по его гладкому клинку пробёгла мала така рябь, то… по-видимому, он утак изгибалси, стараясь вырватьси из полона, в оном удерживало его серебристое возвышение. От того душного, спёртого воздуха у отрока чавой-то крепко застучало во лбу… засвербило в носу, а посем из правой ноздри выкатилась яркая, жёлтая капля юшки и сорвавшись, полётела униз, будто жаждая попасть на рукоять меча. Но кровь не вуспев коснутьси меча, резко обернулась малешенькой бчёлкой, каковая чичас же взмыла выспрь, и, зависнув над головой Борилы, тихонько жужжа, принялась тулитьси к волосам.

А Борюша унезапно почуял, як затряслось усё его тело от выдыхаемой бездной жарыни, кожа ноли уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом… И токмо зачур, дарёный Валу, крепко прильнув к коже у там, гдесь бьётси сердце, холодило его, да точно сдерживало пронзительно-звонки удары.